Сегодня мы предлагаем вашему вниманию альтернативный вариант развития сюжета рассказа Джека Лондона “Любовь к жизни” от Ирины Глезер, занявшей 2-ое место на литературном конкурсе “Продолжи Мастера”, который проводился этим летом Русской библиотекой Ванкувера совместно с сообществом Литературный Ванкувер.
“Прихрамывая, они спустились к речке, и один раз тот, что шел впереди, зашатался, споткнувшись посреди каменной россыпи. Оба устали и выбились из сил, и лица их выражали терпеливую покорность – след долгих лишений. Плечи им оттягивали тяжелые тюки, стянутые ремнями. Каждый из них нес ружье. Оба шли сгорбившись, низко нагнув голову и не поднимая глаз.
– Хорошо бы иметь хоть два патрона из тех, что лежат у нас в тайнике, – сказал один.
Голос его звучал вяло, без всякого выражения. Он говорил равнодушно, и его спутник, только что ступивший в молочно-белую воду, пенившуюся по камням, ничего ему не ответил.
Второй тоже вошел в речку вслед за первым. Они не разулись, хотя вода была холодная, как лед, – такая холодная, что ноги у них и даже пальцы на ногах онемели от холода. Местами вода захлестывала колени, и оба они пошатывались, теряя опору.
Второй путник поскользнулся на гладком валуне и чуть не упал, но удержался на ногах, громко вскрикнув от боли. Должно быть, у него закружилась голова, – он пошатнулся и замахал свободной рукой, словно хватаясь за воздух. Справившись с собой, он шагнул вперед, но снова пошатнулся и чуть не упал. Тогда он остановился и посмотрел на своего спутника: тот все так же шел впереди, даже не оглядываясь.
Целую минуту он стоял неподвижно, словно раздумывая, потом крикнул:
– Слушай, Билл, я вывихнул ногу!
Билл ковылял дальше по молочно-белой воде. Он ни разу не оглянулся. Второй смотрел ему вслед, и хотя его лицо оставалось по-прежнему тупым, в глазах появилась тоска, словно у раненого оленя.
Билл уже выбрался на другой берег и плелся дальше. Тот, что стоял посреди речки, не сводил с него глаз. Губы у него так сильно дрожали, что шевелились жесткие рыжие усы над ними. Он облизнул сухие губы кончиком языка.
– Билл! – крикнул он.
Это была отчаянная мольба человека, попавшего в беду, но Билл не повернул головы. Его товарищ долго следил, как он неуклюжей походкой, прихрамывая и спотыкаясь, взбирается по отлогому склону к волнистой линии горизонта, образованной гребнем невысокого холма. Следил до тех пор, пока Билл не скрылся из виду, перевалив за гребень. Тогда он отвернулся и медленно обвел взглядом тот круг вселенной, в котором он остался один после ухода Билла.
Над самым горизонтом тускло светило солнце, едва видное сквозь мглу и густой туман, который лежал плотной пеленой, без видимых границ и очертаний. Опираясь на одну ногу всей своей тяжестью, путник достал часы. Было уже четыре….”
* * *
Отец закрыл книгу.
– А потом? – спросила Франсуаза. - Он дошел до тайника?
– Остальное – завтра.
– Ну, папа…- протянула жалобно Франсуаза
– «Toute la vie est la lutte», моя птичка
Это было его любимое выражение. Вся жизнь – борьба.
* * *
… Франсуаза чувствовала запах прелой зелени, листьев, древесины, запах камней и земли с оттенком железа, и только потом она поняла, что это был запах крови. Ее крови. Глаза не открывались, пошевелиться она не могла, как не могла понять, в какой реальности она находится. Она явно видела отца, даже выражение его лица с резкими чертами, его сдвинутые густые брови, и он опять сказал: «Вся жизнь – борьба»…
Ей было 10 лет. И она влюбилась. Влюбилась в героев Джека Лондона. В сильных, брутальных мужчин, мужественных и свободных, как ветер над Аляской. Неожиданно для нее самой вспомнился этот рассказ, один из первых, прочитанных ею в детстве…
Франсуаза попыталась пошевелиться. Тело болело невыносимо, но, как ей показалось, переломов не было. Она дотронулась до лица, рука была вся в крови. Попыталась приподняться, но кружилась голова. «Жиль!» – хотела крикнуть Франсуаза, но губы еле ворочались. Усилием воли, она села. Было почти темно. Кроны деревьев заканчивались где-то высоко, небо чернильного цвета пугало надвигающейся темнотой, очков не было, рюкзака тоже. Франсуаза застонала. Она не могла ни о чем думать и опять легла на землю.
«Надо хотя бы прийти в себя», – подумала женщина, хотя ей казалось, что все это происходит не с ней и если минут через пятнадцать она откроет глаза, то будет лежать в своей кровати в их с Жилем небольшом доме недалеко от церкви, во французском городке и всего в паре минут от школы, где уже лет двадцать пять она работала учителем.
Женщина глубоко вздохнула и опять уловила металлический запах, смешанный с запахом зелени. Она вытерла кровь на лице рукавом, но запах остался. Голова еще кружилась, и она чувствовала себя так, как будто перебрала молодого вина. Ей привиделись виноградники, в их нарядной зелени согретые солнцем, улыбающиеся лица, запотевшие бокалы с белым вином. Вот что так пахло! «Гевюрстаминер».
На их с Жилем свадьбу они заказали это вино. Она до сих пор его любит. В смысле, вино. Насчет Жиля она сомневается. Иногда ей казалось, что чувств уже давно нет, а есть привычка обыденного совместного существования.
Франсуаза очнулась ночью. Ее трясло. Голова все еще болела. Она вспомнила, что на ней был шлем. Но вокруг его не было видно. Вокруг вообще ничего не было видно. Очень хотелось пить и она чувствовала во рту неприятный вкус. Стояла тишина, где-то потрескивали ветки, а, может, это какие-то животные пробирались сквозь чащу леса на ее запах. Лучше затаиться и не шевелиться до утра, а там ее найдут.
«Хорошо бы иметь хотя бы два патрона, что лежат в тайнике». Ха, она до сих пор помнила отрывки из Джека Лондона. “Ну, значит, голова работает”, – подумала Франсуаза. Хотя вряд ли она кого-нибудь смогла бы подстрелить. И видела плохо, и не вынесла бы вида животного, бьющегося в агонии.
Наступало утро. Оно еще не было теплым, но первые блики солнечного света давали надежду. Она ясно и отчетливо вспомнила вчерашний день и то, что с ней произошло. «Этого не может быть!». Она посмотрела на крутой склон, на вершину которого ласково ложились солнечные лучи нового дня. Радость того, что она выжила, и смутный страх того, что, возможно, после этого чудесного спасения ей уготована долгая и мучительная смерть, смешались, в ушах застучало и ей стало жарко.
Вчерашний день в его обыденности и в то же время нарядном великолепии природы всплыл в ее памяти. Сначала все шло хорошо. Они взяли велосипеды, карты, рюкзаки – в общем, все, как всегда, и поехали по велосипедному треку в горы. Ездили они довольно часто и это держало ее в форме. В свои 62 года Франсуаза была бодрой и активной
женщиной. Ей казалось, что сил у нее гораздо больше, чем у Жиля, он ехал медленнее и уставал быстрее, и ее это раздражало. А ведь он ее младше на два года, и что с ним будет потом?
Франсуаза поехала вперед, активно налегая на педали. Трек был нетрудный, но уходил в гору. Она сосредоточилась на тропе и не смотрела по сторонам и, видимо, тогда уже поехала не туда. Пару раз она оглянулась, но Жиля не было видно. Она проехала еще и поставила велосипед, решив дождаться, пока муж ее догонит. Сначала любовалась пышной зеленью леса, тонущей в солнечных лучах, наслаждалась июньским теплом, хотя в горах было не жарко.
Прошло минут сорок. Потом еще полчаса. Тревога нарастала. Мобильная связь не работала. Она успокаивала себя тем, что, пока она ждет его здесь, он дожидается ее где-нибудь ниже по дороге. Решительно взялась за велосипед и села. Смутная догадка пронеслась в сознании, что она заблудилась, но ее задавило раздражение на мужа: «Ну почему нельзя было ехать чуть быстрее?».
Эта злость поставила ее ноги на педали, дала толчок в спину и погнала вниз с горы. Деревья замелькали очень быстро, так быстро, что стали переворачиваться и ей на секунду показалось, что ногами она раскидывает облака. Франсуаза не справилась с управлением на повороте и полетела вниз в ущелье, а где-то за ней падал велосипед и рюкзак.
Утром следующего дня, когда она очнулась и, дождавшись рассвета, уговаривая себя, что ее найдут и надо только потерпеть, Франсуаза стала обследовать ущелье. Ноги дрожали и тело болело просто ужасно. Склон горы, по которому она летела, был очень крутой, и она поняла, что в таком состоянии она не поднимется и на пару метров. Ее вырвало. Наверно, от голода, а, может, у нее сотрясение.
«Господи! Господи!» – сказала Франсуаза и, пошатываясь, попыталась пробраться сквозь кущи. Она брела по лощине. Брюки в некоторых местах были разорваны в клочья, и кожа там кровоточила и болела от ссадин.
Она опять присела от слабости и посмотрела на кустарник. Листья были влажные, и она их облизала. Какая-то птичка весело скакала, опуская маленькую головку. Она что-то клевала на ветках. Это были незнакомые ягоды кустарника. «Буду есть то, что ест птичка», – решила Франсуаза и проглотила сразу несколько маленьких ягод.
День ушел на то, чтобы соорудить из веток и камней подобие постели под кустарником, найти еще немного ягод и воды. Она обнаружила маленькую лужицу. Из нее торчали травки цвета корицы и на дне лежали мелкие камешки. Процедив воду через бандану, которая оказалась в кармане куртки, Франсуаза немного попила.
Весь день она смотрела на небо в надежде увидеть вертолет спасателей. Небо было такое голубое, безбрежное, такое красивое и равнодушное к маленькой точке внизу, которую никому не было видно.
На следующий день надежда на скорое спасение все еще ее не покинула. Ночью она почти не спала от страха и холода, но взяла себя в руки. Опять ела листья, наблюдала за птицами и цедила воду сквозь платок. Днем солнце было жарким, но, несмотря на это, она старалась сидеть или лежать так, чтобы сверху ее заметили. Считала по времени. Допустим, Жиль ждал ее пару часов, потом вернулся и, не обнаружив в отеле, пошел в полицию. Она представила его обеспокоенное лицо, но не могла представить его суетящимся или кричащим на полицейского.
Жиль не был похож на героев Джека Лондона, он не был ни брутальным, ни особо мужественным. С годами он располнел, стал тихим ворчуном. Они оба никогда не были большими красавцами, обычная среднестатистическая пара. Она рано поседела, а волосы красить не стала, а он рано облысел. В городе Жиля любили, он был приветлив и всегда улыбался. Понятное дело, никто ведь не слышит, как он достает ее на кухне, критикуя и политиков, и жену.
Иногда она украдкой смотрела на него и хотела понять, осталось ли то чувство в ней, которое заставило ее выйти замуж. Не восхищения, а чувство благодарной радости, когда тебя любят. Детей у них не было, и ей стало казаться, что одной было бы лучше, спокойнее и что любовь замерла, как та ее первая беременность.
Франсуаза опять ходила по ущелью в поисках ягод и питьевой воды, пытаясь отгонять отчаяние мыслями о том, что ее ищут. Спокойная красота природы больше не восхищала ее, а вызывала тревогу своей равнодушной величавостью. Все эти живописные скалы, многовековые деревья, щебет птиц, розовые рассветы и огненные закаты – все это останется неизменным и после того, когда нас не станет. Эту красоту хорошо наблюдать, когда знаешь, что потом сядешь у камина с бокалом вина в руке, а не останешься один на один с природой в темном и враждебном лесу.
На третий день – а, может, на четвертый или на пятый, ей уже было тяжело сосчитать, сколько ночей она не спит, проваливаясь днем в тяжелый тревожный дурман – она услышала шум на склоне и увидела тонконогую косулю. Косуля подняла голову и посмотрела Франсуазе прямо в глаза, и почему-то Франсуаза подумала, что она выглядит ужасно и жалко, а косуля – нет.
Животное было молодое, красивое и, взбрыкнув ногами балерины, понеслось по зеленому склону среди буковых деревьев. И тогда Франсуаза увидела солнечный блик на металлической поверхности и скорее догадалась, что этот блеск – от застежки на ее рюкзаке, который застрял между веток кустарника. Рюкзак был коричневый, с оранжевыми вставками, которые манили своим ярким цветом, как мандарины на рождественском столе.
Франсуаза взяла длинную палку, которую она нашла среди деревьев, и попыталась подняться вверх, одной рукой держась за кустарник, а другой опираясь на палку. Она поднялась довольно высоко, но недостаточно, чтобы достать рюкзак. «Если сейчас найти опору для ноги, – подумала она, – то палкой можно сбить рюкзак с кущ». В рюкзаке был мобильник, протеиновый батончик, бумажные салфетки, почти пустая бутылка для воды, панама и, возможно, кусок шоколада. Франсуаза осторожно подвинула ногу и приблизилась к кустарнику ближе, пытаясь найти опору поустойчивей. Левой рукой она держалась за куст, а правой протянула палку вверх, пытаясь задеть рюкзак, но не удержалась и съехала вниз, обдирая в кровь ладони и ударившись о камень. Она сломала зуб и разбила губу. Теперь пить будет очень больно.
«Умереть – это еще не все, – вспомнила Франсуаза чью-то фразу. – Важно умереть вовремя». Может быть, пришло ее время? Здесь, одной, в лесной чаще? Если ее найдут, то что от нее останется? Клок седых волос и кости? А как же Жиль? Он бы столько не вытерпел тут, подумала она.
Женщинам от природы дан инстинкт к выживанию. Говорят, что если умирает жена, то часто следом за ней умирает и муж – и так происходит гораздо чаще, чем наоборот. Она хочет жить. Жить. И чтобы Жиль тоже жил долго. И чем дольше ты живешь, чем становишься старше и твои дни летят быстро, проскакивая повороты, как тот горный велосипед, тем хочется жить дольше, несмотря ни на что, даже если вся твоя жизнь проходит в маленьком провинциальном городке.
Молодые не думают о смерти и не ценят жизни. Они носятся на своих автомобилях и мотоциклах, спускаются с гор по черным трассам или как Марсель, сын учительницы французского в их школе, переходят дорогу в наушниках и в капюшоне, обрекая родителей на пожизненное горе.
Занавес раздвинулся и, как в театре, Франсуаза увидела свою жизнь. Там был отец, который читал ей Джека Лондона – грубоватый, но брутальный и красивый. Она не нашла такого, как он, но нашла Жиля, который на самом деле ее тихо и нежно любил. Все его ворчание было просто отцовской опекой над его маленькой и уже давно седой женой.
Да, не было детей, но, боже, как она любила всех своих учеников, даже тех, кто ни черта не понимал в математике. Они такие разные и милые, в общем-то, ребята. Она любила свой небольшой, выкрашенный белой краской дом, где Жиль многое сделал своими руками; своих соседей, которые ей казались недалекими, но добрыми людьми; она любила свой маленький городок, тихую церковь и старый вокзал с пристроенным к нему современным торговым центром с помпезным названием «el Centre del Mon»*.
Сальвадор Дали сказал, что их вокзал – это космический центр мира. Франсуаза очень любила свой мир. Мы живем и живем, и не понимаем, что счастливы, а нам все время нужно что-то ещё и ещё.
Впервые за все дни она заплакала. А потом сняла с себя красную футболку, которую Жиль купил ей в «Центре мира», в отделе спортивной одежды, подползла к высокому камню и расстелила ее. Пусть, по крайней мере, он знает, что она думала о нем. Тогда она ничего ему не сказала, хотя футболка ей не понравилась. Красный цвет не делал ее моложе, а только подчеркивал сеть тонких розовых сосудов на стареющем лице.
В траве стрекотали кузнечики, и их щелканье усиливало шум в ушах, который всё нарастал и нарастал. Он был похож на звук вертолета, и с трудом подняв голову вверх, Франсуаза увидела несколько птиц, спорхнувших с веток, и белую полосу на небе, похожую на размазанный губкой мел на школьной доске.
Мигель Мартинес, который уже тридцать пять лет работал спасателем в испанских Пиренеях, старался не смотреть на полноватого пожилого человека, делая вид, что ищет что-то в компьютере.
– После семи дней поисков надежды уже нет, – он сделал паузу. – Мы искали десять. Это просто невозможно, вы понимаете?
Мигель оторвался от экрана. Он заметил, что, несмотря на бледность лица, у мужчины, сидевшего напротив, были пятна пота под мышками, а на шее пульсировала артерия.
– А я надеюсь, – сказал тот твердо. – Надеюсь.
Он все бы сейчас отдал, лишь бы его ФаннИ, его ворчливая и смешная в своих учительских очках, худенькая, как девочка, жена оставалась живой.
Франсуазу нашли на одиннадцатый день. Пилот спасательного вертолета заметил красное пятно среди зелени, ему показалось это необычным, и он спустился ниже. Франсуаза лежала рядом с камнем. Она была еще жива. Прежде чем подать руку спасателю, она схватила свою красную футболку и, крепко зажав ее в руке, не выпускала до тех пор, пока вертолет не приземлился возле деревни.
*«el Centre del Mon» – центр мира