«Русский язык является богатейшим из всех европейских наречий и кажется нарочно созданным для выражения тончайших оттенков. Одаренный чудесной сжатостью, соединенной с
ясностью, он довольствуется одним словом для передачи мысли, когда другому языку потребовались бы для этого целые фразы».
Проспер Мериме
В субботу, 13 апреля, в Ванкувере состоялся Тотальный диктант (ТД).
Года два-три назад я впервые услышал об этом мероприятии. Больше того – увидел Дину Рубину в деле, когда она читала собравшимся что-то из своего. И почему-то в Новосибирске. Но тогда… увидел, услышал и… забыл. Однако когда недавно наткнулся в «Ванкувер и мы» на информацию о Тотальном диктанте, сразу подумал – надо поучаствовать.
В тот момент я открыл для себя М.А.Осоргина. В далекой школе о нем никто и никогда не говорил. Ни разу не слышал от своих очень хороших преподавателей русского языка и литературы этого имени. Знали ли они? Или молчали под запретом? Ведь писатель был выслан в 1922 году на том самом теплоходе, который увез в эмиграцию две сотни лучших умов России, о которых Лев Троцкий тогда же сказал примерно так: «Поводов расстрелять нет, а терпеть дальше невозможно».
С упоением читал я осоргинские автобиографические «Времена». С упоением, потому что меня радовал язык – сочный, красивый, образный… Вот образец (ну, прямо бери для Тотального диктанта):
Был праздников праздник и торжество из торжеств, когда приезжал отец, на два-три дня, а раз в лето на две недели. Он всегда что-нибудь придумывал. С ним мы ходили в далекие прогулки, часто по лесу до самого кордона – до военного караульного поста в глубине леса, где, впрочем, никогда ни одного солдата я не видал. В этих походах с отцом я понял и полюбил лес, его тайну и его величие. Я узнал от отца, что темные орешки, которыми усыпан лес, это заячьи покидки и только по свежим может учуять зайца собака; но зайцев было в лесу столько, сколько в городе на неглавной улице прохожих людей. На елках было столько же и еще больше белок, которые прямо нам на голову сыпали шишечную шелуху. Волки летом держались далеко от людских жилых мест; медведей отец не велел мне бояться, они на человека не нападают, они очень добрые, питаются медом, ягодами, кореньями, да и не встретишь их иначе, как в очень глухом лесу без дорог и тропинок. Птиц отец называл по именам, но их было так много – самых разнообразных, и больших и маленьких,- что запомнить я не мог, только знал, что самая большая, испугавшая меня на опушке, где от ее взлета закачалась осина, была глухарь, впрочем уже знакомый мне по оперенью, потому что в городе часто приносили глухарей с базара. Так как мой отец не был охотником и брал с собой в лес только револьвер-бульдожку и компас, то больше мы занимались растениями и цветами, собираньем которых он увлекался даже больше меня. Он привозил из городу кипу серой рыхлой бумаги, нарезанной большими листами, вдвое сложенными, и мы составляли гербарий. Мне было жалко, что белые весенние цветы в засушенном виде всегда желтеют: майники, ландыши, грушовки, линея, подснежник, розовая кислица, лесной анемон, прелестный сибирский княжик и тот ароматный столбик, который по-местному назывался римской свечой. Мы собирали папоротники и старались в них разобраться – кочедыжник, ужовник, стоножник, орляк, щитник, ломкий пузырник, дербянка. Было у нас великое разнообразие мхов – и точечный, и кукушкин лен, и волнистый двурог, и мох торфяной, и царевы очи, и гипнум, и прорастающий рокет. На полянах цветов было бессчетно, так что даже, отчаявшись собрать все, мы вдруг равнодушно отвертывались от их красоты и яркости и отдавали все внимание только злакам – пахучему колоску, лисохвосту, трясунке, перловнику, мятлику, костеру, гребнику и сборной еже. Возвращаясь домой через речонку, я набирал на болотце букет желтых купавок, которые очень любила мать, а если попадались крупные незабудки, тамошней нашей голубизны, то и их приносил матери, у которой были голубые глаза, ко мне не перешедшие: у меня глаза отцовские.
Ну, разве не прелесть! Вроде бы большой отрывок, и надо уменьшить, а… рука не поднимается, никак не оторваться. Кто сейчас так напишет? Только у С.Т.Аксакова, разве что, можно найти нечто подобное, но когда это было… Вы скажете: «А Тургенев»?! Да, конечно, и Тургенев – «камергер русской речи»! А кто еще?
И для настоящих ценителей русского языка – еще кусочек…
Но самым любимым нашим спортом был грибной, и тут все свои великие знания отец передал мне целиком. Я даже в раннем детстве не понимал, как можно ошибиться и принести домой поганку! Или как ложную лисичку не отличить от настоящей, при всем их кажущемся сходстве! Одно – масляник, и совсем другое – козляк. И рыжая волнушка все же не рыжик! Рыжиков мы также различали по сортам, и домой приносили только самых бутылочных и булавочных, потому что рыжиками были полны наши еловые и пихтовые леса. Головы боровиков нанизывались на суровую нитку и сушились на зиму, на Великий пост; белый груздь солился в кадушках, и наше дело было только набирать корзины, а остальным ведала Савельевна, наша строгая кухарка, которой мы все боялись, а мать перед ней немножко даже заискивала. Но Савельевна приезжала в деревню только ближе к осени, как раз к грибам, а всегда была с нами моя нянюшка, Евдокия Петровна, мастерица по части ягодного варенья. Она никогда не упускала случая наварить побольше клубничного, потому что в городе клубники не достанешь никогда, а если и достать бы – не тот аромат, как на нашем косогоре. А впрочем, скажу просто и решительно: нигде в мире такой клубники, как наша, я никогда не встречал, и вообще эту ягоду немногие знают и путают с другими. И в Европе полевой клубники нет, разве что в Скандинавских странах. Если мне скажут: “Она есть!” – то я, прищурившись, ядовито спрошу: “Может быть, у вас растет и морошка?” – и человек увянет от смущенья. А я ему вдогонку: “Вы даже и до брусники не додумались, хоть и изобрели парламент!”
Здесь все-таки пора прерваться. И так скажут – затянул.
Странно как-то. Как только я впервые столкнулся с Михаилом Андреевичем Осоргиным, сразу почувствовал некую родственную связь между ним и Сергеем Тимофеевичем Аксаковым. Родственную не по крови, которая, кстати, имеет место где-то быть, а по языку, тому языку, каким никто больше не писал и который, как ни удивительно, почему-то проявился с такой силой в русской глубинке.
Не будучи специалистом в языкознании и филологии, не являясь знатоком русской литературы, впервые столкнувшись с прозой М.А. Осоргина в довольно зрелом возрасте, я сразу же ощутил глубину, гармонию и выразительность его языка, мощь, аккуратность и неограниченные возможности.
И тут же… Стараясь побольше узнать о М.А. Осоргине, наткнулся на диссертацию некоего Т., где проводится сопоставительный анализ творчества этих двух авторов. Казалось бы – такая благодатная тема, пиши в свое удовольствие… Но, Боже мой, какой убогий язык. Поразительно и совершенно непонятно, как можно, говоря о лучших образцах русской классики, использовать такой топорный, неотесанный язык.
А еще хуже то, что этот отвратительный новояз перекочевал в книги и научные труды еще молодых, и даже маститых, литераторов и ученых, которые совсем не замечают, что, применяя его, во-первых, уменьшают интерес к теме или проблеме, снижая восприятие читателя, во-вторых, прививают его следующему поколению, и, в-третьих, превращают свои книги, научные статьи и монографии в никому ненужный бумажный хлам.
Несомненно, именно по этой причине российское общество «забило в набат». Потому М.А.Осоргин вошел в школьную программу. Потому же возродилось Общество российской словесности. Поэтому появился в Новосибирске 16 лет назад Тотальный диктант. А теперь и в Канаде. И слава Богу!
В этом году автором текстов диктанта выступил Павел Басинский – писатель, литературовед, критик (несколько лет назад я с удовольствием прочел его великолепную книгу о Л.Толстом «Бегство из рая»).
Он подготовил четыре текста от разных авторов (М.Горький, А.Пушкин, Н.Гоголь, Л.Толстой) для регионов Европы, Урала, Сибири и Америки. Сравнивать популярность Тотального диктанта в России и других странах не стоит – разные весовые категории. Как сказал один из российских участников: «Настроение для многих сродни празднованию Первомая».
Столицей ТД в этом году был Таллинн. Потому неудивительно, что одним из «диктаторов» там выступил автор текстов, который успокоил пришедших, деликатно напомнив, что «абсолютная грамотность – как абсолютный слух». Кстати, отметился в Эстонии на поле диктанта и теперь Великий тренер Станислав Черчесов.
А в город-прародитель ТД прибыл целый десант именитых москвичей – В.Познер, Дм. Быков, А.Макаревич и др.; первому «звездному диктатору» досталось читать в Новосибирском госуниверситете – самом что ни на есть гнезде ТД.
Однако нам интересно, что же в Канаде, в Ванкувере?
В Канаде: Оттава (45 чел), Торонто (53), Монреале (?), Эдмонтоне (?), Ванкувере (впервые, 29). Оценок еще нет.
Большой Ванкувер. Нью-Вестминстер. Площадка Russian Library. Небольшое помещение. Дружелюбная, камерная атмосфера, за что отдельная благодарность всем организаторам.
Координатор акции – Светлана Савенко.
«Добрый диктатор» – Ирина Донская (редактор газеты «Ванкувер и мы»).
Америке достался Л.Толстой. Текст – по легенде о Зеленой палочке.
Чтобы никого не дублировать, расскажу коротенькую историю о детском журнале того же названия.
В 1920 году в местечке Сабль д’Олонн (что на побережье Атлантического океана) отдыхали с семьями Дон-Аминадо, тогда еще не писатель, и тогда еще не «красный граф» Алексей Толстой. В один из вечеров первый поделился со вторым давней задумкой – мечтой о детском журнале. Толстой тут же воспламенился, сел на своего конька и понесся во весь опор:
«Журнал будет в четыре краски, на дорогой веленевой бумаге, начистоту, всерьез, чтоб все от зависти подавились!.. А я тебе напишу роман с продолжением, из номера в номер, на целый год, но, конечно, гонорар вперед, потому что пока не будет у меня лакированных туфель, я ни одной строчки не смогу из своего серого вещества извлечь»!
Первый номер решено было подать ударным. Стихи Бунина. Рассказ Куприна. Сказка Алексея Толстого. Обращение к детям кн. Г. Е. Львова. Иллюстрации Судейкина. Рисунки Ре-Ми. Поэма Саши Черного. Колыбельная песня Нат. Крандиевской. Постоянный отдел «Крепко помни о России».
Обложку, в четыре краски, как было задумано летом, сделал Ре-Ми. На первой странице – чтобы объяснить, почему именно так назвали журнал, – был воспроизведен отрывок из детских воспоминаний Льва Николаевича Толстого. О том, как старший брат его Николенька, объявил, что у него есть тайна, посредством которой, когда она откроется, все люди сделаются счастливыми и все будут любить друг друга. Тайна эта, – говорил нам брат Николенька, написана на зеленой палочке, и палочка эта зарыта у дороги, на краю оврага, в яснополянском парке.
А дальше… неважно, вернемся к диктанту. Павел Басинский, много лучше других понимающий суть Великого писателя, взял эту легенду, дополнил ее ставшей крылатой в семье Толстых фразой младшего сына Миши «надо быть добрУм» и получил тему и название диктанта – “Всего три слова”, который закончил словами: Вот и разгадка, вот и весь немудрёный рецепт человеческого счастья: просто надо быть добрым.
Текст получился несложным, и я уверен, что будет немало «пятерок».
PS. Несмотря на то, что, казалось бы, число желающих участвовать в тотальном диктанте неуклонно увеличивается, думается, мероприятию этому не хватает некоторого спортивного, соревновательного элемента. Почему? Потому что степень ответственности за правильно или неправильно написанное слово, отсутствие или наличие знаков пунктуации – нулевая. Если появятся какие-нибудь знаки поощрения лучших (медаль или премия для, скажем, дюжины «отличников» по всему миру), вполне вероятно, что массовость акции упадет, но стремление повысить уровень языка возрастет.
Похоже, что Фонду тотального диктанта и Обществу российской словесности, который патронируется патриархом Кириллом, в самый раз задуматься над этим предложением.
Г.К. 2019
Фото Елены У.