Тщетно, художник, ты мнишь, что творений своих ты создатель!
Вечно носились они над землёю, незримые оку….
Но передаст их лишь тот, кто умеет и видеть, и слышать,
Кто, уловив лишь рисунка черту, лишь созвучье, лишь слово,
Целое с ним вовлекает созданье в наш мир удивлённый.
А.К.Толстой, 1856
Как я и ожидал, прошедшей в Ванкувере выставке работ Анатолия Константиновича Бадриашвили (Бадри) не удалось стать ординарным явлением. Никому из пришедших также не удалось, позёвывая, просто обойти экспозицию, чтобы оправдать для приличия выпитое на вернисаже вино и съеденные орешки и фрукты. Зато у многих из них наблюдалось существенное мандибулярное расслабление*, и всем на редкость хорошо удавались реплики – «Вот это да!», «Босх был бы счастлив!», «Ну и фантазия!».
Мне интересно было общаться с посетителями галереи, расположившейся в крыле нового International Village Mall, что в даунтауне Ванкувера, выслушать их мнение. Никто из моих собеседников просто не мог остаться равнодушным, вглядываясь в формы, краски, образы на полотнах. Нынешний этап в творчестве Анатолия нетривиален. Описать трудно, но я попробую. Начну чуть издалека.
Общим местом давно стали разговоры про облагораживающую силу искусства, про духовную пищу – дескать, «не хлебом единым жив человек». Полностью соглашаясь с общими местами, я хочу заметить, что пища пище рознь: или вы потребили китайскую еду из левого ресторана, после которой ровно через 33 минуты снова захочется кушать, да ещё трудно будет решить для себя, что же вы именно такое съели – курицу или roadkill? Или вы вкусно отобедали medium-rare филе-миньон, который удалось запить мадерой Мальвазия.
Ещё большая разница, хотя и в другом измерении, царит в изобразительном искусстве. И дело не в том, что плохих художников развелось больше, чем поваров. Не думаю. Дело в конъюнктуре, социальном заказе, «раскручивании» бездарей, во многих мертворождённых тенденциях так называемого «современного» искусства, в куче хлама с ценниками в сотни тысяч долларов, которыми забиты музеи и выставки этого самого современного искусства.
Когда обнажённый, так называемый «художник» сидит на потеху публике весь день в зале музея пялясь «в никуда», представляя из себя то ли художественную инсталляцию, то ли пуп земли – это ещё полбеды. Но когда богатые индивидуумы, страдающие инверсией головы и главного органа отдохновения, отваливают миллионы долларов и фунтов крупнейшему аферисту от искусства Дэмьену Херсту за заспиртованных корову и телёнка или за акулу в формалине, или за забальзамированную половину свиньи – это симптом деградации не только искусства, но и общества в целом.
Лучше уж укушаться бараниной-карри по-мадрасски и курёнком–массала в индийском буфете, зная, что после этого плохо будет всего-лишь неделю, чем посетить такой вот «современный» музей и потерять веру в разумность человечества. Но пока деградация ещё не коснулась всех и вся, мы успеем поговорить о творчестве Бадри.
Невозможно в рамках статьи рассказать о каждой из его картин. За годы он создал их десятки. Многие из них находятся в частных собраниях стран Европы, Японии, США, Канады. Вот и три десятка картин последнего периода, представленные на выставке, чувствую, скоро разлетятся, найдут свои дома и никогда более их не удастся собрать под одной крышей.
Даже рассказ о многих индивидуальных полотнах был бы нетривиален. Как описать все разбросанные в них загадки, символы? Художник вкладывает в свои картины своё понимание действительности, свой жизненный опыт. Я же воспринимаю их по-своему, и могу только надеяться, что приближаюсь к пониманию авторского замысла, когда познаю эту босховскую сюрреалистичность, шагаловский полёт над городом тяжких земных форм, веду разговор с тенями, становлюсь участником шабаша, герои которого сродни персонажам «мастера и Маргариты», критически оцениваю ангельские дары самопознания погрязшему в грехе нашему миру и вижу среди всего этого живописного взрыва четыре совершенно разных по замыслу портрета.
В первую очередь, это автопортрет художника со сдвинутой набок (на время?) маской. Другой образ – портрет друга давних лет режиссёра и художника Сергея Параджанова. Портрет удивительно правдивый и в то же время полный символов, которые известны только самому художнику. Но это и своего рода ответ на написанный Параджановым портрет тогда ещё молодого Анатолия (рисунок Параджанова украшает столовую художника до сих пор).
Я остановлюсь далее лишь на трёх полотнах, увиденных на вернисаже, которые, продолжая кулинарную аналогию, явились для меня изысканным банкетом из трёх перемен. Почему эти три? До конца и сам не знаю, но думаю, что они просто затронули что-то в моей душе, пробудили мои личные воспоминания и память о моих жизненных утратах.
Первая картина называется «Искушение». Вместо традиционного «Искушения Св. Антония», которое рисовали Босх, Брейгель, Тинторетто, Деларош, Дали и многие другие, тут нечто совсем другое. На коленях у Искушаемого, созерцательный и спокойный взгляд которого устремлён в пространство, сидит ангел тьмы, как водится, в женском обличье, с закрытой покрывалом головой. Но не Сатана со свитой, а Искушаемый является центром картины. Как это отличается от всех остальных «Искушений», где упор делался на дьявола, на сонмы нечисти – как у Брейгеля, на сферы Ада и Вселенной – как у ван Вайнена.
Помню, в младые годы, в далёком уже 1976 году мне удалось по обмену студентами на месяц съездить в Венгрию. В картинной галерее Эстергома я увидел картину «Искушение Св. Антония» кисти Яна Вилленса де-Кока. Сатана в образе прекрасной девы, похожий как две капли воды на мою школьную любовь, потряс меня, но к святому Антонию с тупой бюргерской физиономией я остался равнодушен. Я отдал музею последние 30 форинтов, остававшихся у меня, купив альбом с репродукцией картины. Ведь это был шедевр мастера Искушений, написавшего несколько подобных картин до Брейгеля-старшего. Это был шедевр мастера, творившего явно под влиянием загадочного и великого Иеронима Босха, открывшего сюрреализм в конце 15-го столетия.
В результате покупки и полного отсутствия денег, в течение двух последних дней в Будапеште перед отъездом в Киев я пил отвар шиповника вместо еды. Плоды шиповника сам собирал вдоль стен Будайской крепости и заваривал кипятком в общежитии. Два голодных дня были небольшой платой за образ Искусительницы, с младшей сестрой или двойником которой я учился в одном классе школы.
Тогда я не нашёл сил признаться ей в своих чувствах. А потом мы закончили школу, и вскоре она нашла себе кого-то… другого… Альбом из музея навсегда избавил меня от того юношеского наваждения, поставил точку в истории школьной любви. Так впервые я почувствовал на себе великую силу живописного искусства.
Но вернёмся к «Искушению» кисти Бадри. У Анатолия как Искуситель, так и поражённые судорогой вожделения и стенающие от похоти чудища всё же играют вторую скрипку. А зрителю очень хочется проникнуть в думы Искушаемого, который вышел явно не из числа Святых и родом точно не из Антониев. Зрителю хочется узнать, что же случится в следующий момент. А вдруг Сатана скинет покрывало? И если да, то какой же его лик предстанет перед нами?
Вторая картина – «Благословение». Ребёнок, радуясь, скачет на красном коне Жизни по холмам родной Грузии. Но это не холмы, а погост. И не деревья стоят на них, а поминальные свечи. Лишь тень матери благославляет из загробного мира своего сына на долгую и счастливую долю.
Ни один человек, испытавший горечь утраты близких, по-моему, не останется равнодушным при виде этого полотна.
Третья картина – «Московские проводы». Серое утро, знакомые силуэты московских строений. «Виновник торжества» уже отбыл, но упившаяся в дым славная компания всё ещё сидит за столом и на столе.
Буратино на курьих ножках не смог удержать в своём деревянно-птичьем организме смертельную дозу алкоголя из пустого уже штофа. Под неусыпным взглядом рыжего кота – ближайшего родственника булгаковского Бегемота – съеденная селёдка превратилась в русалку, а из зазеленевшего куриного яйца сейчас вылупится такое, что и нарисовать его будет стыдно.
Прервётся ли сон разума хозяйки дома (России) на заднем плане? Решать зрителю и Истории, которая пока не написана.
Любую из этих трёх картин я бы с радостью повесил у себя дома. Но куда девать другие картины Анатолия, которые украшают дом уже многие годы? Ведь запасников, как в музее, у меня нет.
Удивительны и другие полотна с выставки – «Ностальгия», «Странник», «Три нищих», «Пражский великомученик», «Дерево желаний», «Зелёные яблоки». Для меня многие образы из картин Анатолия более чем реальны. Автору удалось, как писал Алексей Константинович Толстой, «вовлечь созданья в наш мир удивлённый» из других, тонких миров, открытых ранее лишь ему, а теперь и нам с вами.
Можно много ещё говорить о прошедшей выставке, но, пожалуй, пора остановиться. А те, кому не повезло её увидеть, могут сложить своё собственное мнение и о сюжетах картин, и о творчестве художника посетив вебсайт badriart.com и посмотрев некоторые нынешние и давние работы художника.
Господа, нам далеко не всегда удаётся жить в одном и том же городе, и в одно и то же время с гениальным человеком и, впридачу, иметь счастье общаться с ним. В случае с Бадри это удалось многим из нас в Ванкувере. Нам уже крупно повезло в этой жизни!
Григорий Хаскин
* Mandibula, лат. – нижняя челюсть (прим. редактора)